– Линию проходим, – мой пилот снова вырубил мотор. Слева от нас было тихо, а справа промелькнула частая стрельба. – Готов?

– Держи, – я вернул карту.

Зря днем летим… Стоп. Бояться я начал, что ли? Отставить…

– Внимание, справа будет цель. Готов?

– Давай, – сказал я в звукопровод.

«Ставрик» резко полез вверх, одновременно наклоняясь на правое крыло. Из зелени сама собой выскочила дорога, тесно – в два ряда – уставленная замершими бронемашинами. Возле них на траве тут и там кучками сидели и лежали солдаты, они даже голов не повернули – нас еще никто не видел и не слышал, хотя это казалось почти невозможным; как всегда при дневных вылетах, я испытал острое чувство полной беззащитности. Но оно отхлынуло, едва я увидел дальше у дороги шесть длинных «колбас» оливкового цвета – с несколько железнодорожных вагонов каждая! Они лежали на земле.

Я наклонился над самодельным прицелом. «Ставрик» плавно скользил в воздухе.

Огонь!

Нас мотнуло, аппарат задрожал. Но две гранаты уже сорвались из стволов и, оставляя синеватые следы, пошли, набирая скорость, к резервуарам.

– Поворот! – крикнул Витька.

Кажется, внизу начали стрелять. Точно не знаю, потому что все звуки смял мощный сдвоенный хлопок, а через секунду нас подхватило и мотнуло, накрыв волной горячего воздуха. Через плечо я увидел огненные клубы, медленно и величаво крутящиеся, как колеса какой-то адской мельницы. Потом рвануло еще раз. А еще потом «Ставрик» ударило с такой силой, что я тяжело клацнул зубами, и во рту появился вкус металла.

– Что случилось?! – крикнул я.

– Горим, Колька! – ответил Витька.

У нас горел нос. Те самые чертовы бутылки, будь они неладны! Но это было еще не все. Я увидел, что оба колена у Витьки раздроблены – кровь текла буквально ручьями сквозь пятнистую ткань.

В нас попали. И попали здорово – попали именно тогда, когда аппарат потерял управление от удара взрывной волной третьего резервуара, сдетонировавшего от двух первых.

– Витька, я сейчас! – я начал отстегивать ремни, чтобы перелезть к нему. Но тут же сообразил, что уже поздно. Аппарат не потушить. Вниз летели тягучие огненные струи, как будто мы напоследок решили отбомбиться.

Напоследок.

Да и сам Витька, в сущности, уже горел… Он развернул машину, и она тяжело, но уверенно снизилась почти к дороге и помчалась обратно. Я не совсем понимал, что хочет мой пилот.

– Прыгай! – крикнул Витька, поворачивая ко мне голову. – Прыгай, Колька! Лезь на крыло и прыгай вниз!

– Я тебя не брошу! – прижав к плечу РПК, я дал очередь по мелькающим внизу транспортерам. Языки огня, отрываясь и бледнея, лизнули мне сапоги, я выпустил оружие, хлопками затушил штанины. – Прыгаем вместе!

– Нет! – крикнул он. – Вон, видишь?!

И я увидел.

От трех уцелевших резервуаров в разные стороны разбегались, спотыкаясь и падая, солдаты. Не все – несколько человек спешно наводили стволы швейцарских зушек – отличных аппаратов…

Я увидел и понял, кудаВитька направляет «Блюз».

– Колька, прыгай, уйдешь, сумеешь! – крикнул Витька. Огонь лизал ему лицо и руки. – Колька, прыгай!

– Нет, – ответил я, перетаскивая на колени две гранаты из ящика.

– Дурак! – крикнул Витька, пикируя к самой земле.

Очереди шли где-то над нами… Мелькнуло смуглое усатое лицо, в глазах – мутный ужас, рот перекошен.

Первая «колбаса» выросла и закрыла собой весь мир.

– Иду, пап-ка-а!!! – услышал я ликующий крик Витьки – из того комка пламени, в который превратился уже весь нос «Блюза».

Больно не было.

Совсем.

Слово «честь»

«Апач» сбили мальчишки – Макс Дижонов и Жорка Тезиев. Но «завели» вертушку мы, как и было задумано – метались, култыхались, как курица без головы – и амерос купился, погнал нас обратно к своим. Типа в плен. Последнее время они не наглеют, вышел запас наглежа, но как на такое не повестись? Мы, кое-как ковыляя, вышли точно на приметную скалу, где пацаны и всадили в винт и кабину две гранаты из снятых со своего «Олежки» «РПГ-2».

«Апач» сундуком грохнулся на дно карьера. Я, когда увидела это, чуть не выскочила из машины. Особенно было здорово, что РПГ сняли с «Олежки». Как будто мой брат все еще воюет…

И Колька воюет. Наш со Светкой «Блюз» – новенький – я так и назвала «Николай Реузов». Светка была не против, хотя у нее тоже погиб отец…

Летал у нас и «Виктор Барбашов» – на нем были Тошка Задрыга и Витька Тимко. И вторая девчонка была – точнее, уже, так сказать, девушка, сестра Ваньки Тимкина, Женька, стала фельдшером в сотне. Девчонка-казак!!! Впрочем, с нами было еще круче… А вот ни Андрюшка, ни Женька в сотню не вернулись – оба стали инвалидами. Женька еще ничего, а Андрей сам почти не может ходить. Выйдет из дома, пройдет сто метров – и задыхается… И нам прислали еще один «Гриф» – на него наконец-то пробился наш красавчик Димка Опришко, а его место в мастерских занял парень из иногородних, но поверстанный…

…Сейчас я оттаяла и даже стала смеяться. Кстати, в первый-то раз я засмеялась, когда попала двумя гранатами точно в «Абрамс», и он – уже когда мы пролетели и врубили движок, уходя – взорвался так, что его раздуло в стороны, почти в шар. А до этого я ходила черная. Даже мама Кольки пришла в себя быстрее – может быть, потому, что вокруг нее были дети, и этот мелкий, Дениска, от нее почти не отходил. А у нас в семье никого не осталось. Бабы. Две сердцем больные и одна на голову, как сказал Шевырев, когда я все-таки добилась своего – зачисления в летный состав. Я и внимания не обратила, хотя раньше не спустила бы такого даже атаману. Все равно ведь Кольки больше не было.

Мы долго не знали, что с ним случилось. А потом в станицу пришла целая толпа народу из-за линии – вооруженные абхазы, несколько грузин и курдов, трое немцев – бывших наемников ООН, а с ними – человек двести детей разного возраста, которых эти гады-ооновцы держали в одном из лагерей под Краснодаром и хотели продать, но они сбежали во время какого-то налета. Вот все они видели, как погиб «Ставрик».

Витька с Колькой загорелись. И врезались в цистерну с бензином. Ахнуло так, что… в общем, ясно. Я видела такие вещи. Потом уже, но видела.

Вообще девчонкам в окружении мальчишек живется не так уж плохо. Если исключить разные подначки (почти все с сексуальным подтекстом, ну сдвинутые они в этом возрасте на сексе, больные просто!), то – даже очень здорово. Нас бы, наверное, и летать-то не пускали, записывали бы нам свои вылеты, если бы мы сами не рвались в бой.

Начинался сентябрь, жаркий и ветреный, и мы базировались уже не на станицу, а на автопоезд, таскавший наши планеры то туда, то сюда вместе с топливом, боеприпасами, жилыми кунгами… Бои шли на территории Карачаево-Черкесии, и бои такие, что летние дела казались так – игра в войну… Даже ночью все горело и ухало. Навстречу нам прорывались армяне и абхазы, с фланга шли осетины, а где-то за горами за долами били турок восставшие курды… Говорят, на Северном фронте, где наши освободили Астрахань и соединились с наступавшими от Оренбурга 4-й и 12-й армиями РНВ, было еще круче, но мне не верилось. Куда уж.

Никто уже давно не совершал подвигов. Мы просто воевали – и сильно удивлялись, даже злились, когда какой-нибудь репортер, заблудившийся во времени, по привычке начинал нас расписывать, как «героев»: делать, что ли, нечего?! Кстати, Борька Коломищев с Колькой Белозеровым и правда получили «героев» – они в конце августа уничтожили штаб Южной группы противника, одних генералов накрылось восемь, причем трое – ядреные, американские; мальчишки забросили гранаты чуть ли не в окна…

…Мы со Светкой задирали ноги на ящики из-под американских пайков и хохотали. Мальчишки – Макс и Жорка – расписывали, как накрылся «Апач», перемежая свою речь диким матом. Остальные тоже ржали, как кони. Тимка дергал струны гитары. Дергал-дергал со странной улыбкой, а потом врезал одну из наших любимых яростных песен – про амазарского ястреба… И все сразу стихли, только Тимка напористо пел: